|
Великий Композитор
И в кровь истерзанное эго
Играет вновь в игрушки лего. Вот уже 33 года он ждал. Вы, наверное, знаете, как бывает, когда слушаешь великое произведение. Вы стоите, не в силах пошевелиться, сердце бьется, пытаясь вырваться из груди, всё внутри трепещет в такт скрытому ритму, из глаз текут слезы всеобъемлющего счастья, душа рвется в клочья миллионами вихрей, которые уносят тебя прочь и растворяют в тайнах бытия и сознания. В такие мгновения начинаешь чувствовать, что есть Дух. Потрясающее, странное состояние. Ведь музыка – это не что иное, как обычные колебания воздуха, слово есть не что иное, как сочетание букв, картина есть не что иное, как сочетание красок, и тем не менее, будучи нарисованной незримыми мазками, сложенной по кусочкам, как причудливая мозаика, картина приобретает нечто новое, бесконечно неуловимое и непередаваемое, лежащее за пределами законов физики. Гениальному художнику иногда требуется всего лишь несколько штрихов, чтобы выхватить это Нечто из ниоткуда и вплести в холст. Потом, рисуя красками поверх наброска, он лишь прочно фиксируют это нечто в картине, не давая ему вырваться и улететь, заставляя его блистать подобно огранённому бриллианту тонкими переливами немыслимой радуги. Такая картина перестает быть просто картиной, она приобретает новое измерение, несет в себе чары, силу. Любая же попытка выяснить с помощью лупы, каким образом вплетена в картину ткань вечного, мгновенно отпугивает тайну. Точно также невозможно увидеть и постичь картины древней долины Наска даже если стоять непосредственно на них – их можно увидеть только с высоты птичьего полёта. В самом деле, ведь не станет же ясней суть картин бессмертного Л., если сказать, что для приготовления красок он использовал мёд и яичный порошок, или, что произведения великого М. исполнялись на оркестровом рояле. Ведь при отсутствии этих средств, запросто могли бы быть использованы другие. Художник чувствует визит Духа. Он долго тренируется, зарисовывая то, что видит вокруг себя. Он набивает руку, изучает возможности красок, наблюдает гармонию природы, пытается соблюсти пропорции для того, чтобы с помощью доступных инструментов достойно и безупречно, без досадных искажений и ошибок отразить то наиболее важное, что в данный момент он видит в своём воображении. Художник долго готовится, выхватывая из воображения образы, комбинируя и вылепляя своё представление, так, чтобы оно наиболее адекватно отражало сам Дух, и переносит затем это представление на холст. Когда, наконец, художник чувствует, что слился со своей рукой, кистью и палитрой воедино, что он теперь может выразить всё, что он видит – он готов к встрече.
Композитор долго готовился к встрече. Даже сам он, пожалуй, точно не знает, когда он впервые ощутил прикосновение Силы, остались только разрозненные воспоминания. Например, однажды на перемене учитель физики включил через колонки в классе музыку. Вокруг шумели и галдели одноклассники, ни на что не обращая внимания, а он остановился, как вкопанный. Он ничего не мог сказать, он ничего не слышал вокруг, кроме музыки, а на глаза навёртывались слёзы. Потом, когда музыка закончилась, он зашёл в кабинет к учителю и, запинаясь и размахивая руками, пытался объяснить учителю, что он очень счастлив и ему очень хочется взять послушать запись, потому что она ему безумно нравится, и он хочет слышать её ещё и ещё. Таких моментов в жизни было много. Ещё вспоминается, как украдкой от родителей, потому что отец был против музыкальных увлечений, он бегал к своему другу учиться по самоучителю игре на фортепиано. Как потом уже в институте в свободное время изучал теорию звука и психоаккустику. Ему хотелось от музыки только одного, чтобы она переворачивала его душу, касалась его сердца, меняла ритм его мыслей. Иногда он застывал, прислушиваясь, у двери комнаты своей хозяйки, у которой снимал жилье, потому что по телевизору играла музыкальная заставка к какой-то пошлой мыльной опере, но эта заставка, в отличие от оперы, несла в себе печать тайны. Иногда он замирал, стоя посреди деревни, потому что в силу каких-то странных геофизических особенностей расположения деревни, сюда иногда с неба спускалась Сила. Эта Сила металась вокруг, как распрямляющаяся струна, на расстоянии вытянутой руки. Звуки этой Силы не были похожи ни на что, они завораживали, от них становились дыбом волосы и мурашки пробегали по коже. Иногда он останавливался посреди квартала, потому что особая ориентация и фактура зданий давали совершенно чудный, чарующий резонанс окружающим звукам. Сначала композитор пытался пользоваться общепринятыми музыкальными средствами, но очень скоро понял, что "классический" набор инструментов очень сильно стесняет выразительные возможности, и, что в этом смысле классическая музыка напоминает немое черно-белое кино. Ещё он понял, что даже отдельный звук может заключать в себе целый мир, столь же многогранный, как и целое произведение. С помощью самых современных инструментов, синтезаторов и вычислительной техники он стал творить звуки. Он ловким движением выхватывал звуки из окружающей среды, волшебным образом преображал их и едва заметными нитями вплетал в канву произведений. Он переделывал свои творения сотни раз, каждый раз находя фальшь, наносил всё новые мазки, приводя звучание в соответствие с Духом. Он просыпался среди ночи, чтобы скорей зафиксировать приснившийся ему небесный оркестр. Он покупал самую современную акустическую технику, потому что считал, что гром грандиозен только когда он гром, а шелест листвы прекрасен только когда он отовсюду. Он ошибался миллионы раз и понимал, что причиной его ошибок является его собственное несовершенство, несовершенство его рук, его инструментов. Теперь композитор мог слышать то, что не слышат другие, он чувствовал самую тонкую гармонию и самую незначительную фальшь. Его угнетало то, что он не мог воспринять Абсолют в самом его непосредственном виде. Если бы только он это мог, он не стал бы творить, не стал бы портить совершенство, он просто растворился бы в Абсолюте, слился бы с ним воедино.
Однажды, когда композитор сидел у себя в студии, он услышал лёгкое дуновение ветра в распахнутое окно. Он встал, вышел на крыльцо, вдохнул полной грудью тёплый осенний воздух, насыщенный ароматом влажной листвы, почвы, цветов. Потом он поднялся на взгорок у дома и, наслаждаясь полнотой бытия, осмотрелся вокруг. Где-то поодаль в песке шумно игрались дети. Рядом с продуктовым магазином змеилась очередь за молоком. За домом в кустах заливались птицы. В канаве у дороги спал пьяный воняющий красномордый строитель. Две возвращающиеся из магазина женщины шумно обсуждали, что опять подорожало молоко, что за углом продают дешёвую ливерную колбасу и что Васька-сосед, опять сел в тюрьму за кражу трёх мешков сахара и ящика водки. Композитор услышал неясные раскаты музыки. Сначала он не понял, что это за музыка и долго вслушивался. Когда он, наконец, понял, его пробрал ужас. Он замер, потом подумал, что, наверное, надо бы бежать, но понял, что бежать некуда, да и бессмысленно. Он вытянулся на взгорке во весь рост и воздел руки. В этот миг композитор понял, что слышит величайшую музыку, которую мог только себе помыслить. В этой музыке нет ни грамма человеческой фальши, и каждый её звук переворачивал всё вокруг, менял самое мироздание. Композитор замер, жадно ловя каждое дуновение, каждый тон этой прекрасной музыки. Теперь он понимал, что слышит эту музыку в первый и последний раз. Музыка грянула… Налетел страшный ветер. В минуту тяжёлые чёрные тучи заволокли небо. Сверкнула первая молния. Композитор прислушался. Вот воздух прорезал плач ребёнка, жутко закричала птица, мелкой дробью полили первые капли дождя. Люди, дотоле стоявшие замерши, загомонили, заспешили под навесы. Ветер крепчал. Свет уже почти не пробивался сквозь плотную пелену туч. Какая-то женщина из толпы, что-то крича, бросилась догонять сорванную ветром с головы шляпу. Тщетно. Раздался треск сорванной с крыши магазина металлической вывески. Вывеска, звучно изгибаясь, полетела, кружась в воздухе, через площадь перед магазином, с громким звуком врезалась в дерево и упала в канаву. С размаху хлопнула ставня, и тут же послышался звон битого стекла. Шум дождя, завывание ветра и гром слились в сплошной гул. Молнии непрерывной цепью вспышек рвали чёрное небо. Композитор увидел, как на него надвигается, поглощая всё вокруг, стена плотного водяного потока. Вот… ещё секунда… и вода вперемешку с градом хлестнула по лицу обжигающим потоком. На расстоянии вытянутой руки уже почти ничего не было видно. Вода и ветер сбивали с ног. Ураган крепчал, и в нём крылась страшная сила. Затрещало падающее дерево. Толпа беспорядочно, с воплями кинулась врассыпную. Метрах в двадцати с коротким, сочным, оглушительным щелчком в дерево ударила молния. Завыли автомобильные сигнализации. Обуглившееся дерево шипело. Ещё одно высокое и толстое дерево со страшным хрустом и звоном впилось ветвями в окна дома и медленно сползло на асфальт, подминая под себя железный забор и стоящие рядом машины. Ручьи воды бежали по улице, стекаясь в один мощный поток вдоль дороги. Откуда-то появившаяся машина пыталась ехать по дороге против ветра. Сначала ей это с трудом удавалось, но, внезапно налетевший порыв урагана сдвинул её назад и скинул на обочину. У машины заглох мотор и водитель, видимо, решив переждать этот кошмар, не стал заводить машину. На улице никого больше не оставалось. Даже пьяный строитель проснулся и, шатаясь, распевая песни и грязно ругаясь, побрёл по воде прочь. Сквозь плотный поток воды иногда можно было разглядеть, как кто-нибудь запоздавший выныривал из темноты и, прикрываясь от града, чем мог, уносился прочь, тяжело хлюпая промокшей обувью и взмахивая руками, чтобы удержать равновесие на ураганном ветру. Град вырос до размера куриного яйца. Теперь повсюду стоял барабанный грохот града, звон разбитого стекла и треск падающих деревьев. Крупная градина разбила лобовое стекло машины, съехавшей на обочину, и внутрь неё хлынул поток воды. Испуганный водитель, громко ругаясь, перелез на заднее сиденье. Дождь практически полностью перешёл в град. Начался второй акт… Композитор почувствовал, что под ногами задрожала земля. Почти в то же мгновение раздался сильный каменный треск и море людских криков. У стоявшей поодаль пятиэтажки сначала отвалилась и с грохотом осыпалась правая стена. Было видно, как из разрушенных этажей несколько человек вывалились прямо на крошащуюся стену. Часть их тут же были погребены под обломками. Из подъездов домов в страшной панике, с воплями и плачем, давя друг друга, прямо под кошмарный град вываливал народ. Одна женщина вскрикнула, что-то вспомнив, и кинулась обратно в дом. Толстому мужчине в семейных трусах и в домашних тапочках градина размозжила голову, и он упал на землю, истекая кровью. Раздался второй толчок, и пятиэтажка грандиозно осела на землю и погребла под собою тех, кто не успел выбежать или отбежал недостаточно далеко. Начали рушиться другие дома. Повсюду стояли плачь и стоны. Люди давили друг друга и дрались, чтобы спрятаться от смертоносного града в стоящие рядом машины. Очередной толчок и порыв ураганного ветра сшиб композитора на землю. Каким-то чудом его до сих пор не задела ни одна крупная градина, но ему было всё равно – он весь внимал этой страшной музыке. Прислонившись к земле, он услышал подземный рокот и понял, что представление еще не окончено. Начался третий акт… Рокот медленно нарастал. Земля тряслась. Когда рокот достиг необычайной силы, земля разверзлась трещиной вдоль дороги через площадь и остатки магазина. Из расщелины полыхнуло жаром. Оттуда пробивался наружу красноватый свет. Обломки магазина ссыпались в пропасть. Машина, сползшая на обочину, накренилась, в её окне мелькнуло искажённое гримасой смертельного ужаса лицо водителя. Водитель безумно визжал и безуспешно пытался выскочить из машины. Еще секунда, и машина с железным лязгом полетела вниз. Водитель не успел выскочить. Мощные потоки воды стекали рекой в пропасть, достигавшую теперь двух-трёх метров в ширину. Рокот достиг апогея. Внезапно из расщелины с шипением и свистом вырвались струи и клубы перегретого пара вперемешку с угарным газом. Стало невыносимо жарко, дышать было тяжело. Остатки спасшихся людей побежали прочь от расщелины. Несчастные, они не знали, что бежать бессмысленно… Из трещины с громким шипением хлынула лава. Всё что попадало в лаву, несмотря на дождь и град, начинало сразу же гореть. Градины с отрывистым, и громким шипением и бульканьем падали в лаву. Всё вокруг затянул чёрный и едкий дым. Мимо композитора проплыло черно-красное, раскалённое, оплавившееся месиво. По-видимому, это была упавшая в лаву машина. Повсюду оседал слой горячего пепла, он забивался в нос, в глаза, в легкие, обжигая их изнутри. Дышать стало невозможно.
Вдруг композитор почувствовал необычайную легкость и свободу, ничто не стесняло больше его движений и он одним движением свободной мысли, даже не движением, а намерением, мог переместиться в любую точку мира, узнать всё на свете, если бы только захотел, увидеть всё и почувствовать. С высоты он видел толпы мечущихся людей, стенающих от боли и страдающих от безысходности, чувствовал их боль и страдание и хотел им помочь. Он кричал им: "Остановитесь! Не бегите! Примите ниспосланное! Вы ведь ничего не понимаете. Великий Композитор сочинил эту музыку специально для вас. Вы её заслужили. Он дарит её вам для вашего же счастья и блага. Вы сами лишили себя свободы и завели себя в безвыходный тупик, и у него нет другого выбора, кроме как дать вам этот великий дар, ибо только так он может спасти вас всех от самих себя. Только так он может заставить вас прозреть, вас, которые старательно ослепляют себя и других с рождения и до самой смерти. Во всём мире и в этой музыке заключена гармония безупречности и только вытряхнув ваши души из скорлупы он может показать вам гармонию, которую вы так тщательно от себя скрываете, свет, от которого вы старательно отводите глаза, музыку, при звуках которой затыкаете уши. Ваши ценности пусты, ваши деяния жалки, а ваша сила ничтожна, но у вас может быть есть ещё шанс распроститься со своей дутой гордостью и понять, что Вы рабы самих себя и сами никогда не выйдете из замкнутого круга. Очнитесь, откройте очи и внемлите, и вы получите самое большое богатство, которое доступно каждому и которое от вас никто и никогда не скрывал". Люди не слушали и не слышали. И не могли слышать, а даже если бы и могли, то вряд ли захотели бы. Они проклинали всё на свете, тщетно пытаясь спастись. Они горели в огне, тонули в воде, погибали под обломками зданий и не могли и не хотели слышать и видеть то, что можно услышать и увидеть только с высоты полёта Духа… 19.07.99 |