Безрукий и гитарист

В переходе метро стояли двое – безрукий и гитарист. Гитарист без труда выводил сложнейшие партии, брал головоломные аккорды. Прекрасная музыка лилась ровным потоком, собирая вокруг гитариста толпу зачарованного народа. А безрукий просто стоял. Стоял, размышлял о чём-то своём и с грустью смотрел по сторонам.

Василию с утра было не по себе. После вчерашней пьянки с друзьями болела голова, с женой опять подрались и вообще в жизни всё не клеилось. Именно к такому безутешительному выводу в очередной раз пришёл вчера Василий с приятелями. Тут ещё бригадир наорал за то, что мерзавец Василий Шлямов лежал, дыша тяжёлым перегаром, на травке рядом со складом и поплёвывал в небеса. В котельной опять текут трубы, надо было их заделывать. Вася угрюмо взглянул на бригадира, нехотя встал, жуя травинку, подхватил коробку с инструментами и побрёл к котельной.

В котельной было мрачно и душно. Прямо над центральным насосом из трубы хлестал пар. Кто-то снял с двигателя насоса кожух. Вася подошёл к трубе и попытался перекрыть вентиль. Ничего не вышло, вентиль был горячий и, к тому же, заржавел. Порывшись в ящике, Василий достал обрезок арматуры. Его мутило, руки с похмелья тряслись. Просунув арматуру сквозь дырку в вентиле и уперев её в трубу, он с силой дёрнул получившийся рычаг. Ручка проржавевшего вентиля слетела, арматура выскользнула из рук и упала в открытый двигатель насоса. Раздался скрежет, что-то полыхнуло и с силой ударило Василия в лоб.

Василий Шлямов летел через какой-то светящийся тоннель, непонятно как и непонятно куда. Он не ощущал ни времени, ни пространства, но, несмотря на это, было именно ощущение скольжения сквозь тоннель. В какой-то момент он вдруг понял, что сидит в просторном кабинете. В кабинете кроме него были ещё двое. Один – приземистый, в тёмно-сером костюме – ходил по кабинету, держа в одной руке трубку, а другую засунув в карман. За столом, склонив голову, сидел второй.

Василий тоже сидел за столом, положив перед собой руки. Его руки были неестественно бледными и плохо поддавались контролю. Тот человек, который ходил, вдруг остановился, повернулся и посмотрел на Василия. Лицо его показалось Василию очень знакомым, хотя он мог бы и поклясться, что никогда в жизни не встречал его. Человек затянулся и спросил с грузинским акцентом:

– Так что ви думаете па этому поводу, таварищ Шлямов?

– По какому поводу?

– Па поваду ваших рук!

Неожиданность и непонятность вопроса поставили Василия в тупик.

– Ничего не думаю.

– Ви били правы, таварищ Жюков, ему не нужны его руки, – сказал Сталин и махнул в воздухе трубкой, как бы вынося свой вердикт.

У Василия закружилась голова. Руки онемели.

– Постойте, Иосиф Виссарионович, что всё это означает, что значит "не нужны"?

Сталин встал посреди комнаты, затянулся, махнул в сторону Василия трубкой и, сощуривши глаза, спросил его:

– Что ви сделали за свою жизнь?

Шлямов не знал, что ответить.

– Ну-у-у… закончил школу, ПТУ, – он не мог больше смотреть Сталину в глаза, – работал, – севшим голосом добавил он.

– Кем ви работали?

– Сантехником.

– И что, ви оставили в качестве сантехника свой след в жизни?

– Нет. Наверное, нет, – Василий подумал, что в действительности ещё никто и никогда, вероятно, не был доволен его работой. К двадцати семи годам он сменил пять мест и нигде больше двух лет не задерживался. Один раз был судим за кражу.

Сталин подошёл вплотную и глубоко затянулся трубкой. Дым окутал Василия, ему стало тяжело дышать.

– Может ви кормите семью?

– Да-да, безусловно, – сказал Василий, но тут же осёкся, потому что последние года два он пропивал больше, чем приносил. Сталин чувствовал фальшь в его голосе.

– Может ви любите свою жену?

– Да, конечно.

Опять-таки, последнее время он её нещадно бил. Жена от него не уходила только потому, что всё ещё любила его и надеялась на лучшее.

– Таварищ Жюков, я думаю, ему не только руки, ему и жизнь тоже не нужна. Что он с ней будет делать?

– Жизнь? Как жизнь? Постойте, погодите!

– Замалчите, я не с вами говорю. Так что ви думаете, таварищ Жюков?

– Иосиф Виссарионович, мне кажется, с жизнью вопрос очень сложный. Понимаете, если её забрать, то, конечно же, она ему не понадобится. Это, безусловно, тривиальное и надёжное решение, но, может быть, не самое правильное. С другой стороны, если ему оставить и жизнь и руки, то вряд ли в его жизни что-либо изменится, лучше от этого никому не будет, значит, это – тоже плохой выход. Кроме того, я вам уже говорил, что у меня есть более достойный кандидат на руки, поэтому не стоит рассматривать такую возможность. Таким образом, последний оставшийся вариант – оставить жизнь, но забрать руки. В этом случае его жизнь наверняка именится и, вполне может так оказаться, пригодится. Мне лично думается, что этот вариант лучше, чем первый, хотя, конечно, вам решать.

– Ви слышали, товарищ Шлямов?

– Да-да, я понимаю… жизнь… оставьте…

– Жизнь-жизнь! Зачэм вам жизнь? Что ви будете с ней делать?! – сердился Сталин. Он стоял напротив Василия и размахивал своей дымящейся трубкой перед самым его носом.

– Я… я не знаю… можно столько сделать…

– Так что же ви сделали за свою жизнь?!! – кричал Сталин, яростно колотя Василия по лбу своей тяжелой, как дубовое полено трубкой. Едкий, удушливый дым окутывал лицо Василия, забирался в ноздри. Горящий табак высыпался и обжигал лицо. Василий не мог поднять свои онемевшие руки, чтобы как-то защититься или хотя бы смахнуть пепел с лица. В отчаянии он закричал сквозь слёзы:

– Дочка! У меня есть дочка!!!

– Для того, чтобы делать детей, руки не нужны! – сказал Сталин и нанёс в лоб последний тяжёлый удар своей кошмарной трубкой…

К Василию медленно возвращалось сознание. Он куда-то ехал в машине. Рядом разговаривали двое:

– Бредит. В себя, наверное, приходит.

– Да-а, Ниночка, такой вот несчастный случай. Лоб у человека разбит, надо будет накладывать швы. Тяжёлая контузия, кости черепа, вроде бы, целые. Ожоги на лице, но не глубокие, заживут практически бесследно. А вот с руками плохи дела. Подайте, пожалуйста, жгут. Глубокие рваные раны, если это вообще можно назвать ранами. Открытые переломы, причём кости мелко раздроблены на обеих руках. Нервы, артерии, сухожилия перерезаны. Фактически, руки… оторваны. Безнадёжно.

– Как же так, Евгений Борисович? Ведь руки же, неужели нету способа…?

– Видите ли, Нина, если бы их аккуратно отрезало бы, то тогда… да и то… Дайте, пожалуйста, зажим.

Василий почти перестал пить. С друзьями больше не встречался, ему было практически не о чем с ними говорить. У Василия сильно изменился характер, он стал серьёзным, молчаливым. Прежде, чем что-либо сделать, он стал тщательно над этим задумываться.

Василий стал зарабатывать себе на жизнь подаяниями в переходе метро. Стоя здесь, он наблюдал за прохожими и размышлял о жизни. Вот сейчас он смотрел на гитариста-виртуоза, сидящего напротив и вдохновенно выводящего умопомрачительные партии и без сожаления думал, что этот гитарист, наверное, и есть тот самый достойный кандидат, которому Василий подарил свои бесценные руки.

30.05.01